Кудрин Николай Арсентьевич

Кудрин Николай Арсентьевич

Родился 20 октября 1919 года. Призван в ряды Красной армии в 1939 году. Воевал на Ленинградском фронте, был в блокаде. Ранений не имел. Воинское звание – сержант.

Демобилизовался в 1946 году. Работал в Первомайской МТС, затем в совхозе «Таврический» был шофером, председателем рабочего комитета, управляющим отделением совхоза, инженером по технике безопасности.

Награды: орден Отечественной войны II степени, медали: «За победу над Германией», медаль Жукова, «Ветеран труда», юбилейные.

Умер 23 октября 2000 года.

Материал предоставлен заведующей Карповской библиотекой Т.В. Дубининой.

Кузнецова С. Ловили шпионов, едва не умирая от голода // Таврические новости.- 1999.- 23 февраля.- С.1-2.
На снимке: защитник Ленинграда Н. А. Кудрин.

27 января очень негромко в нашей стране отметили дату – 55-летие снятия блокады Ленинграда. В масштабах Второй мировой это, наверное, всего лишь небольшой эпизод. Но он не был таковым для тех, кто защищал осажденный город, кто жил и работал из последних сил, борясь с голодом, холодом. В блокадном кольце оказалось почти три миллиона мирных жителей.

Защитников Ленинграда в нашем районе немного – десять человек. Житель Карповки Николай Арсентьевич Кудрин защищал город, находясь в нем. И, хотя военным пришлось, наверное, чуточку легче, чем гражданскому населению, слушать его рассказ без душевной боли нельзя.

В армию Николай Кудрин попал по спецнабору в 1939 году, но на финскую войну не попал, потому как учился на сержантских курсах. Служил в 13-м мотострелковом полку войск НКВД сначала в пригороде Ленинграда, а затем в самом городе. Конечно, сейчас отношение к «энкаведешникам» оставляет желать лучшего, но всё-таки они были нужны: шпионов, вредителей и просто «сочувствующих» в пригородных зонах и перед войной было немало, а уж с начала военных действий, когда в Ленинград хлынули потоки беженцев из Прибалтики, Карелии, Ленинградской области, сидеть сложа руки им не приходилось.

В ноябре 1941-го перевели полк, в котором служил Н. Кудрин, в центр осажденного города. Оперативные группы занимались тем, что ловили шпионов, «ракетчиков» – кто подачей сигналов указывал немецким бомбардировщикам наиболее важные стратегические объекты – оборонные заводы, железнодорожные станции, крупные промышленные предприятия. Буквально в первые дни были разгромлены Бадаевские склады, в которых, хранились огромные запасы продовольствия для всего Ленинграда. Лился рекой растаявший от пожарищ сахар. Мука, крупы и многие другие продукты превратились в пепел. Активно занялись немцы и физическим уничтожением ленинградцев – обстреливали трамвайные остановки (когда еще ходил городской транспорт), места скопления людей, жилые кварталы, казармы.

300 граммов хлеба, бульон с несколькими макаронинками – таким был солдатский паек. Да и хлеб был не в привычном нашем понимании, а суррогатный, наполовину с примесями, с использованием солидола для смазки форм. Поначалу ходили в столовую, но, во-первых, немцы прекрасно знали расписание и начинали бомбить именно в это время, а, во-вторых, приходилось беречь силы для выполнения боевых задач. Повар появлялся в казарме для раздачи пищи только в сопровождении охраны – чтобы голодные люди не набросились и не расхватали продукты. Воды было мало, и командиры подсыпали в нее соли и перца – и обеззараживали, и вкус какой-то появлялся. Три года такое пили! Не было электричества, приходилось пользоваться фонарями. Все дороги разрушены. Из-за повреждений канализации стало сложно добывать воду. Ее брали из Невы: обессилевшие жители и военные, едва передвигавшие ноги, шли за драгоценной водой. Порой она доставалась ценой жизни. Отапливались тем, что в бочках жгли все деревянное, ездили в порт и под обстрелом разживались досками.

Чудом город продолжал жить. И обессилевшие, ленинградцы все равно не сдавались. Не сложили оружия и их враги. Все долгие 900 блокадных дней продолжали ловить шпионов и диверсантов, а они находились даже… в полку НКВД! С «большой земли» через Ладожское озеро постоянно пытались организовать доставку продуктов питания, в основном, муки. Сначала возили на лошадях, затем начали возить на груженых наполовину полуторках. При этом очень берегли водителей – потери их были бы невосполнимы в ближайшее время, кадры нужно было готовить. А это – время, которого не было. Назад вывозили людей – женщин, детей, но и оставалось еще много – голодных, больных, однако живущих надеждой.

Бойцов, совсем выбившихся из сил, спасали от голодной смерти в санчастях, и все равно очень многие умирали. Жителям приходилось хуже. Едва хватало сил, чтобы как-то сходить за хлебом и водой, уже не было сил хоронить погибших от холода и голода родственников и соседей. Тогда их зашивали в рядно и приносили или привозили на саночках к воинской части, а уже солдаты отвозили трупы и сбрасывали в Мойку. Воина заставила людей забыть сантименты, поставила их в жесткие условия. Для одних братской могилой стало дно реки, других – сжигали в крематории. Но немцы поступали еще бесчеловечнее. Они складывали штабеля из трупов местных жителей и использовали их как… прикрытие во время ведения огня.

Полк НКВД продолжали поднимать по тревоге. Указывали предполагаемое место обнаружения бандита или шпиона, нужно было его обезвредить. Операции эти проходили, как правило, бескровно. Вот и Николай Арсентьевич за 7 лет службы не был ни разу ранен. Но кто усомнится, что каждый выезд и выход на задание для этих измученных людей был сродни подвигу. Не иностранных шпионов ловили, а своих. Кто-то предавал по убеждению, а многие ждали победы немцев, думая, что они сохранят им жизнь и здоровье.

С осени 1942 года паек хлеба увеличили, а в 1943-м довели его до 600 граммов. После снятия блокады ни о какой демобилизации речи не шло – все продолжали служить по-прежнему, восстанавливали силы, воевали с внутренним врагом. Снятие блокады и даже победа над Германией не уменьшили объема работ для войск НКВД. «Как-то ездили на трамвае на стрельбище, – вспоминает Николай Арсентьевич, – познакомились с молодыми женщинами. Пошли вечером, с другом к ним в гости. Сидим, разговариваем, а тут забегают моряки и говорят, чтобы мы уходили. Сюда приходил накануне их товарища и больше его не видели… Да, было немало случаев, когда заманивали, убивали, а мясо потом продавали на базаре». Война, блокада – суровая проверка. Многие ее не выдерживали.

Вернулся Николай Кудрин в родную Солоновку только в ноябре 1946 года, отслужив 7 лет. Работал на комбайне. Механиком, управляющим отделением, председателем рабочего комитета. С женой Татьяной Захаровной вырастили и воспитали шестерых детей, есть у них 10 внуков и правнучка. Часто навещают, в гости приезжают: зимой – снег почистят, весной – огород вскопают, посадят. Сами бы с удовольствием занимались хозяйством, но годы и болезни берут свое. Сейчас уже пенсии едва хватает на лекарства.

Как бы оправдывая своего супруга, на прощание Татьяна Захаровна сказала, что раньше Николай Арсентьевич много и интересно рассказывал ей про блокаду, а сейчас, видимо, забывать стал. Не знаю, но думаю, что вряд ли можно такое забыть. Вот только многие ощущения и переживания все труднее со временем передать словами.

С. КУЗНЕЦОВА.